Через два дня я уехал в уезд, в самом хорошем, спокойном настроении
простившись с женой. В уезде всегда бывало пропасть дела и совсем особенная
жизнь, особенный мирок. Два дня я по десяти часов проводил в присутствии. На
другой день мне в присутствие принесли письмо от жены. Я тут же прочел его.
Она писала о детях, о дяде, о нянюшке, о покупках и между прочим, как о вещи
самой обыкновенной, о том, что Трухачевский заходил, принес обещанные ноты и
обещал играть еще, но что она отказалась. Я не помнил, чтобы он обещал
принести ноты: мне казалось, что он тогда простился совсем, и потому это
неприятно поразило меня. Но дела было столько, что некогда было подумать, и
я только вечером, вернувшись на квартиру, перечел письмо. Кроме того, что
Трухачевский без меня был еще раз, весь тон письма показался мне натянутым.
Бешеный зверь ревности зарычал в своей конуре и хотел выскочить, но я боялся
этого зверя и запер его скорей. "Какое мерзкое чувство эта ревность! -
сказал я себе. - Что может быть естественнее того, что она пишет?"